Мать уехала, и забота о племяннике и хозяйстве легла на мои плечи, но поскольку по своей сути я являюсь настоящей клушей, то оба эти занятия доставляли мне довольно много радости, особенно возня с малышом. Он был милым и забавным, как все дети, а одетый в шубку и меховую шапку, напоминал медвежонка. Конечно, кое-какие негативные задатки прослеживались уже тогда, но, если бы сердобольная бабушка, действительно, воспитывала его, а не баловала, потакая всем капризам, может, из него-таки вырос бы нормальный и вполне приличный человек, а не уголовник-рецидивист, фигурант нашумевшего дела о педофилии.
Через две недели мать вернулась из гостей, довольная и счастливая, с кучей подарков и ожиданием ответного визита своих друзей. Видимо, испытывая чувство благодарности ко мне, она не только не стала меня обижать, а даже предложила мне задержаться у них еще на десять дней — ее подруга организовала мне больничный на этот срок. Мало того: мать мне подарила красивую импортную куртку, которую достала по большому блату, наверное, для сестры, да по размеру не подошла — она всегда была полной, а я худой. Так что в Москву я вернулась только на католическое Рождество, но зато нарядная, как Снегурочка: в малиновой нейлоновой куртке с воротником и манжетами из пушистого белого искусственного меха. Обновка мне очень шла, да и сама я сияла от радости и даже некоторой гордости — на меня на улице опять начали оглядываться мужчины, провожая восхищенными взглядами. Как все-таки для женщины важно знать, что она красиво и модно одета! Казалось бы: какая-то ерунда, тряпки — а как повышает самооценку, как придает уверенность в себе!
На следующий день после возвращения я сдержала свое обещание — позвонила Кириллу. Видно, не больно-то сладким оказался его медовый месяц, раз он выплеснул на меня столько негатива! Он отчитывал меня с такой страстностью, которой я никак от него не ожидала: «Куда ты провалилась? Ты мне обещала позвонить в середине декабря, а сегодня уже 26-ое число! Я тут с ума схожу: уже решил, что с тобой что-то страшное случилось! Ты абсолютно безответственная и не умеешь держать данное слово! А надо мной ты просто издеваешься или смеешься. Почему ты не позвонила — наверное, забыла, как всегда! На тебя ни в чем нельзя положиться!» Я даже растерялась от неожиданности и такого агрессивного тона и попыталась оправдаться, объяснив, что приболела немного, вот и задержалась на десять дней. Однако Кирилл продолжал бушевать: «Ты хочешь сказать, что у тебя не было возможности предупредить меня, чтобы я не волновался. Захотела бы — нашла! Ах, у твоей мамы нет домашнего телефона! Ты еще скажи, что у вас в городе отсутствует междугородная связь вообще! Не могла что ли на почту сходить и позвонить оттуда? Нет, тебе надо было поиграть на моих нервах!»
Вечно я оказываюсь виноватой во всех грехах и вынуждена постоянно оправдываться. До сих пор не понимаю, чего Кирилл так распсиховался. Ладно бы любил и, действительно, боялся, что со мной что-то случилось — тогда, пожалуй, и правда, можно было с ума сойти от тревоги: живо ли твое сокровище или уже нет. Еще приходит в голову одно объяснение: боялся, что, раз не позвонила, значит, решила не поддерживать отношения — то есть он мог меня никогда больше не увидеть, но это могло испугать и расстроить только искренне и глубоко любящего человека, но ведь он меня не любил, раз женился на Марине! Не знаю, чего он так кричал, потом, правда, немного поостыл и поинтересовался, когда я возвращаюсь в Киев. Я ответила, что не собираюсь туда и буду искать работу в Москве. Тут пришла его очередь удивляться, но по телефону спрашивать о причине он, видно, опасался, поэтому предложил встретиться. Я обещала позвонить и договориться о свидании сразу после того, как устроюсь на работу.
Однако в мои планы неожиданно вмешалась погода: на столицу обрушились невиданные морозы. Ночью температура в области опускалась почти до сорока градусов, от небывалой стужи облезла краска на автобусах, троллейбусах и трамваях, ветки на деревьях почернели — никогда Москва не имела такого неприглядного вида в мирное время, как той зимой. Но постепенно холода отступили, я съездила повидаться со своими подружками в библиотеку. Девочки встретили меня радушно и пригласили: «Давай — возвращайся к нам!», но, выслушав мои аргументы, дружно взялись мне помогать — и устроили-таки меня на работу в один из институтов медико-биологического профиля, находившийся в двадцати минутах ходьбы от тогда конечной станции метро, до которой довозил жителей нашего городка рейсовый автобус. Близость работы меня вполне устраивала, правда, трудиться пришлось опять в библиотеке, но я готовила выставки — и тематические, и новых поступлений, поэтому стала почитывать литературу как на русском, так и на английском языке, скоро перезнакомилась со всем институтом, ведь в библиотеку ходят все, стала помогать сотрудникам с переводом резюме их статей, посылаемых в научные журналы — именно так, о том, что я опытный переводчик, узнали в институте, слух дошел до самого директора, но об этом немного позднее.
Устроившись на работу, я позвонила Кириллу, мы договорились о встрече в центре Москвы, около Ленинской библиотеки. Как назло, автобус, в котором я ехала из городка, сломался в пути, пришлось ждать следующего, и я опоздала. Конечно. Кирилл отчитал меня опять по полной программе, ведь он прождал на зимней улице почти целый час и очень замерз, правда, вскоре перестал ворчать, подхватил меня под руку, прижал к себе и стал расспрашивать об изменениях в моей жизни. Я не стала вдаваться в детали, только сказала, что к мужу не вернусь. Кирилл помолчал и задал следующий вопрос: «А когда мы с тобой встречались в прошлый раз, ты уже знала, что не вернешься в Киев?» Я подтвердила, что приняла это решение еще летом. Он опять помолчал, видимо, пытаясь что-то вычислить, и спросил: «Так почему ты ничего мне об этом не сказала тогда?» «А что бы это изменило?» -ответила я вопросом на вопрос и услышала ответ труса: «Это могло многое изменить!»
Ненавижу, когда человек боится сделать какой-то решительный шаг и пытается переложить ответственность за принятие судьбоносного решения на ближнего, а потом еще и попрекает, что тот не захотел взвалить эту ношу на себя! Узнай он тогда о моем предстоящем разводе, он что: отменил бы свадьбу с Мариной и отказался бы от вступления в КПСС и от заграничной командировки? Да никогда в это не поверю! Ведь тогда на его карьере был бы поставлен жирный крест — Марина, как и любая нормальная женщина, не простила бы ему этого, и ее влиятельная семья моментально расправилась бы с Кириллом. Мне не нужна была от него такая жертва, ведь мне хотелось, чтобы все в его жизни сложилось удачно, а для него главным делом было построение карьеры, именно успехи на работе делали его счастливым. Это Сережа отказался от места в аспирантуре, потому что для него во сто крат дороже была наша любовь и возможность жить вместе — без меня он чувствовал себя несчастным, как и я без него. Если бы Кирилл любил меня так же сильно, как Сережа, мы давным-давно уже были бы вместе и успели бы даже детишек завести, жили бы себе, не тужили, и не пришлось бы мне пережить дважды киевский кошмар. Но, к сожалению, человеческая жизнь, как и история, не терпит сослагательного наклонения, и мы имеем только то, что имеем на самом деле. Хотя порой бывает жалко до слез, что ничего нельзя изменить.
А пока мы гуляли по Калининскому проспекту, болтали, дурачились, зашли в Дом книги, опять гуляли, подшучивали друг над другом, смеялись — нам было хорошо. Когда спустились в метро, я объявила Кириллу, что привезла ему подарок на свадьбу. Он удивился: «Какой?» Тогда я достала из сумочки красивую деревянную ложку и, стукнув его по лбу, сказала: «Инструмент для воспитания детей!» Мы затеяли на пустой платформе возню, пытаясь вырвать друг у друга злосчастную ложку — развеселились, как дети. Какая-то женщина, вышедшая из прибывшего поезда, окинула нас злобным взглядом и процедила сквозь зубы: «Вот идиоты!» И правда, дураки — чего было веселиться в нашем-то положении: мне предстоял тяжелый развод с ненормальным мужем, а его во время нашего веселья поджидала дома постылая жена, нетерпеливо вглядываясь в вечерний сумрак за окном и изнывая от ревности при мысли о том, что ее вторая половина, возможно, прилепилась к кому-то другому, чтобы образовать настоящую, полноценную и счастливую единицу. При расставании Кирилл взял с меня слово не пропадать и обязательно звонить ему. Он попросил у меня номер телефона моей новой работы, но я ему отказала, сказав, что предпочитаю звонить сама, а не чахнуть у аппарата, ожидая, когда тот, по ком я скучаю, соизволит набрать заветные цифры. За весь вечер он ни словом не обмолвился ни о Марине, ни о ребенке. Я уже стала сомневаться в том, что они вообще кого-то ждут, но не решилась спросить. Одно было ясно: летом Марина обманула меня и в отношении уже состоявшейся свадьбы, и в отношении мнимой беременности — иначе младенец уже давно должен был бы появиться на свет. Зачем же Кирилл все-таки женился на ней тогда? Неужели она обманула и его?
--------------------------------------------------------------------------------
История моих ошибок. Глава 47
Жанна Тигрицкая
Новые знакомые.
В очередной раз я начинала жизнь с нуля, правда, в отличие от неожиданно сразившего меня вдовства, я не так остро и трагично воспринимала теперь свое одиночество. Все-таки страшнее смерти или неизлечимой болезни любимого человека, кем бы он ни приходился тебе, наверное, нет ничего на свете. И чем сильнее любишь, тем дороже заплатишь за эту потерю. Мое горе всегда оставалось со мной, терзая сердце и выматывая душу, поэтому я и стремилась принять хоть и горькое, но, как мне тогда казалось, необходимое лекарство, чтобы выжить, не разрушить окончательно свою психику и здоровье — построить новую семью, не по безумной любви, а как у большинства людей, которые вступают в брак: потому что время пришло свить собственное гнездо, населить его своими птенцами, а потом растить и любить их, заботиться о них, чтобы жизнь была наполнена смыслом. Я оплакивала погибшего мужа ежедневно в течение девяти лет, в одиночестве, так, чтобы этого никто не видел, до того момента, когда услышала от доктора заветные слова: «Женщина, вы беременны!» Только мой сыночек, такой долгожданный и выстраданный мной и, наверное, подаренный мне Господом как вознаграждение за перенесенные испытания, полностью вернул меня к жизни, но до этого события тогда еще оставалось целых четыре года. Я не знаю, как будут ко мне относиться мои дети, когда я стану старой и немощной, возможно, станут мной тяготиться и не захотят ухаживать и тратить свое время и силы, как поступают теперь многие взрослые дети, отказываясь от стариков — все равно, я безмерно счастлива уже тем, что они у меня родились, подарив мне огромное, ни с чем не сравнимое, счастье материнства, возможность растить их, общаться с ними, учить их, открывать для них этот прекрасный и удивительный мир. Они наполнили мою жизнь таким счастьем и такой любовью, что я готова простить им все, тем более, что выросли они хоть и не идеальными, но порядочными людьми, жаль только, что историческая эпоха им выпала непростая.
Коллектив библиотеки оказался малочисленным: вообще-то в штате было четыре ставки, но во время моего прихода в институт, начальница, почти пятидесятилетняя старая дева, находилась в отпуске по уходу за ребенком — осложнение после весело проведенного лета. Когда я ее впервые увидела, помню, подумала: «Мамочка моя родная! У кого же поднялась рука, а вернее, совсем другое место, чтобы приголубить этого монстра! Видно, уж очень крепко мужичок надрался водочки, если не разобрал, кто перед ним стоит, или, скорее, лежит!» Мои подружки из центральной библиотеки, предупредили меня, когда устраивали на работу, что заведующая — сущая ведьма, но надеялись, что материнство ее изменит в лучшую сторону. Наивные! Как они ошибались! Ребенок не просто был ей не нужен — выйдя на работу, она сдала кроху на пятидневку в ясли и, забирая его на выходные, страшно раздражалась и жаловалась, что никуда не может из-за него пойти, а привыкла вести светскую жизнь. Наверное, она считала, что раз закончила заочно вуз, в названии которого фигурировало слово «культура», значит теперь принадлежала к высшему свету, сливкам общества, богеме. Отталкивающая внешность и злобный характер были ничто по сравнению с ее манерностью, высокомерием, вульгарностью и глупостью — воистину, редкий экземпляр. Она была приятельницей заместительницы директора той самой крупной библиотеки, где я когда-то немного поработала, поэтому, чувствуя себя под защитой могущественной подруги, вела себя просто вызывающе: хамила направо и налево, подворовывала дефицитную литературу и откровенно издевалась над подчиненными. Мне несказанно повезло: первые десять месяцев моей работы на новом месте прошли в отсутствии этого гоголевского персонажа, поэтому довольно спокойно и интересно.
В это время замещала нашу «светскую львицу» женщина-библиограф, лет тридцати пяти, очень располневшая после рождения двоих детей, умная, веселая, доброжелательная, счастливая в браке, закончившая МГУ и успевшая даже прожить восемь лет за границей. Она была интеллигентным человеком, много повидавшим, поэтому слушать ее было интересно и познавательно, ведь мы в то время обитали за «железным занавесом», понятия не имея о том, как живет весь остальной мир. На экскурсии в обитель зла и растления вырывались лишь единицы, да семьи ответственных работников, которые, в большинстве своем, вернувшись на родину, ощущали себя посвященными в недоступную для всех остальных тайну и держались, как отдельная каста жрецов, не желая якшаться со всяким сбродом, которому не дано было выезжать за рубеж. Валя была лишена снобизма напрочь, поэтому и работать, и общаться с ней было одно удовольствие. К тому же скоро выяснилось, что мы с ее мужем земляки, и, поскольку его многочисленные родственники без конца приезжали в Москву: то в командировку, то пройтись по магазинам, то просто погостить, а потом неизменно возвращались на родину, у меня появилась возможность передавать матери и сестре посылки, которые могли бы повредиться , если бы я их отправила по почте. У Вали были очаровательные дочки, музыкально одаренные, младшая даже сочиняла собственные произведения. Муж тоже старался порадовать любимую супругу: все покупки для семьи делал именно он, объезжая на машине окрестные магазины, одевал жену в самые модные и дорогие импортные шмотки, дарил цветы и оказывал прочие знаки внимания. В общем, в семье, как и в душе у Вали царили покой и гармония, которые распространились и на меня, видимо, от того, что мы находились вместе целыми днями на работе. Она была мудра, поэтому я всегда с ней советовалась, правда, не всегда следовала ее наставлениям, о чем позднее неизменно жалела.
Однажды со мной произошел такой случай. Я пришла на работу в институтскую библиотеку в начале января, поэтому ставку старшего редактора, на которую долго и безуспешно искали сотрудника, в конце года благополучно сократили, заверив Валю, что непременно вернут, как только появится человек. Однако я появилась, а должность моя что-то запаздывала, поэтому я временно работала на ставке библиографа, то есть Вали, а она временно исполняла обязанности заведующей, так что я не висела в воздухе, но как только наша монстриха вернулась бы из декретного отпуска — вот тут я автоматически оказывалась на улице, если бы мою ставку не успели вернуть. В это же время из института уволилась женщина-патентовед, и начальница отдела кадров пришла к нам в библиотеку, чтобы спросить, нет ли у нас подходящих для этой должности знакомых. Я сразу сказала, что знаю такого человека: это была страшная на лицо и очень занудная дама, о которой я уже упоминала в одной из предыдущих глав.
Она все время ныла по любому поводу: и муж ее, простой деревенский парень, ее раздражал, и подруги все были сплетницы и хамки (в чем я нисколько не сомневаюсь), и щеф на работе ел ее поедом, вынуждая уволиться. По образованию она была учительницей русского языка, но муж ее устроил в Сережин институт лаборанткой. Однако, обсчитывать результаты физических экспериментов ей, видимо, было не по силам — вернее, не по уму, судя по бесконечным нареканиям со стороны начальника, поэтому она подсуетилась и закончила патентные курсы, а с них отправилась прямо в патентный институт на учебу. Вот ее-то я и порекомендовала. Когда я позвонила ей и сказала, что ее ждут на собеседование, она очень обрадовалась, но, к сожалению, ничего не сделала для того, чтобы произвести хорошее впечатление при встрече. Вот, что мне потом рассказала кадровица: «Где ты только такое чучело нашла? Она же страшнее атомной войны, а выражение лица такое, как будто она ежедневно пьет с утра до ночи, но не спиртное, а уксус! И специалист она никакой — не смогла ответить на половину вопросов. Нет, Наташа, не обижайся, но мы ее не возьмем! У нас хороший коллектив» ( кадры, 1-ый отдел, секретариат директора, референт-переводчик и т.д. - действительно, теплая компания).
Я поинтересовалась, какие вопросы ей задавали — оказалось, и впрямь немудреные, потому что я, не имея за плечами патентных курсов, но поработав в одноименном отделе, ответила на все, не моргнув и глазом, чем несказанно удивила серьезную даму. Она воскликнула: «Чего же ты мне мозги-то пудришь, присылая каких-то убогих, когда сама — готовый специалист! Все: завязывай с библиотекой — мы тебя берем! И зарплата у тебя будет в полтора раза больше, чем здесь.» Валя ее поддержала: «Конечно, иди, вдруг нам ставку не вернут - ты вообще на улице окажешься! А твоя знакомая, если она тебе, действительно, друг, должна понять, ведь, во-первых, она не подошла, а во-вторых, у нее есть не только работа, но и муж, а ты одна в целом мире, да и находишься здесь на птичьих правах» Мои возражения по поводу «непорядочности» такого поступка они дружно отмели. Но я в то время была такой дурой, что не послушалась их. Когда я передала своей знакомой, что она не подошла, та разозлилась: «У них очень высокие требования! Им никто не подойдет!» Я попыталась возразить: « Им просто нужен специалист, который сможет работать в Патентной библиотеке, а ты не знаешь ни одного иностранного языка — как же ты будешь проводить проверку на новизну или чистоту?» Она презрительно ответила: «Такого им не найти!» «Уже нашли — предложили мне, но я согласия пока не дала, хотела сначала рассказать тебе - узнать твое мнение — для меня это единственный выход из сложной ситуации, ведь мою ставку могут не вернуть в штатное расписание.» Как же она разозлилась! Прокричала в трубку: «Если ты займешь мое место — я тебя больше знать не хочу!» И я отказалась от интересной работы и хорошей зарплаты, потому что не хотела поступать непорядочно.
Такая же ситуация описывалась в повести Юрия Трифонова «Обмен», очень популярной в то время. Там главный герой сам устроился на место, которое подыскал для своего друга — и его все осуждали и презирали за такое шкурничество. Надо же: как поменялась наша жизнь и мораль - теперь его поступок считался бы логичным и естественным, а меня бы сочли идиоткой, и были бы абсолютно правы. Кстати, эта дама нашла способ очень жестоко отомстить мне за мое глупое благородство буквально через несколько месяцев.
Кроме Вали в институтской библиотеке обитало еще одно существо — именно обитало, а не работало, потому что вся ее деятельность сводилась к бесконечным опозданиям - на часы, а не минуты, перекурам, чаепитиям и постоянным походам в туалет. По всей видимости, она страдала сразу от нескольких болезней: хронических запоров и одновременно циститов, а также недержанием речи, волчьим аппетитом и безудержным желанием заниматься сексом где угодно, когда угодно, и, главное — с кем угодно. Эта одержимость отразилась даже на ее фигуре и, особенно, походке: она передвигалась в развалочку на широко расставленных кривых ногах — похожая деформация ног наблюдается иногда у кавалеристов, проводящих много времени верхом на лошади, только у них максимальное расстояние между конечностями находится в области коленей, а у Клары — прямо в рабочей зоне, между бедрами. Работать ей было некогда, поэтому пахать за нее приходилось и Вале, и мне. Девица оказалось еще и нахальной: постоянно забывала дома приготовленные бутерброды, или, по ее словам, отдавала их по дороге на работу бездомным собакам — в общем, питалась за наш счет. Я имела неосторожность пригласить ее летом к себе на выходной, чтобы сходить на речку, так она повадилась приезжать ко мне еженедельно, и, чтобы отделаться от нее, мне приходилось придумывать какие-то причины, по которым я сама вынуждена была уезжать из дома. Естественно, она всегда являлась с пустыми руками, но при этом с припасенным в сумке отрезом ткани, чтобы я ей чего-нибудь сшила на халяву. Сейчас я бы в один момент скинула со своей шеи эту паразитку, а тогда почему-то стеснялась. Мне казалось, что взрослый человек должен сам понимать, что поступает некрасиво. Не зря еще Сережа мне говорил: «Наточка, у тебя удивительный талант: сажать людей себе на шею!»
Была у нас еще куча знакомых - так называемые «околобиблиотечные круги», с которыми мы отмечали праздники, вместе работали на субботниках и танцевали на вечерах. В этих кругах вращались как женщины -наши приятельницы, так и мужчины, с которыми мы с Валей дружили, а Клара спала. Появился у меня и воздыхатель, который смотрел на меня с нескрываемым обожанием и пытался угодничать и льстить, расточая комплименты. Он был на пару лет старше Ильи и уже успел поседеть, поэтому напоминал мне не вполне закончившего линьку беляка и получил невинное прозвище Зайчуля. Он был милым интеллигентным человеком, одержимым идеей воздать должное одному известному российскому ученому, а именно написать о нем книгу, поэтому исправно посещал как нашу институтскую, так и Историческую библиотеку, пытаясь обнаружить в старинных фолиантах и журналах неизвестные факты его биографии. В конце лета он попросил меня помочь ему в этом занятии, так что я несколько дней провела в пропахших книжной пылью читальных залах одной из крупнейших библиотек Союза, поражаясь ее нищете и даже убожеству - как же надо было не любить свою страну, чтобы держать культуру на таком голодном пайке! Впрочем в двадцать первом веке такое финансирование, наверное, показалось бы не просто щедрым, а даже расточительным.
В первый год моей работы в институтской библиотеке меня даже больше, чем временная ставка, волновали две проблемы: нежелание Ильи дать мне официальный развод, что, кроме всего прочего, создавало мне материальные проблемы, и вполне ощутимые — с меня ежемесячно брали налог за бездетность — эти деньги государство передавало в виде дотаций многодетным семьям, главным образом, проживающим в Средней Азии, так что нынешние гастарбайторы, хлынувшие в Москву из бывших союзных республик, чтобы строить столичные дома или мести проспекты и скверы, - это те бывшие детки, которых вырастили их неработавшие мамаши и на мои деньги.
Вторая проблема казалась вообще неразрешимой: отец, проживший к тому времени в моем доме уже два года (ничего себе — на месячишку просился, чтобы сбежать от милиции!) не собирался никуда уезжать. Сначала я пыталась разговаривать с ним по-хорошему, объясняя, что квартира однокомнатная, а я взрослая женщина, и мне нужно как-то устраивать свою жизнь, поэтому пора уже возвращаться домой — сколько можно гостить! Я думала, что он упорно не желает меня слушать потому, что его такая комфортная жизнь устраивает — он был на полном моем обслуживании, даже чашку за собой не споласкивал. Я привозила все продукты из Москвы, покупая их или в обеденный перерыв, или после работы, хотя он прекрасно мог съездить пару раз в неделю в столицу, закупить все необходимое и вернуться домой не в час пик, когда в автобус можно было втиснуться только с огромным трудом, что мне и приходилось делать ежевечерне.
Зато он целыми днями помогал моей знакомой, поставившей мне раскладушку в комнате соседей после Сережиной гибели. Сначала он сидел с ее старшей дочерью, причем не просто сидел, а кормил ее, укладывал спать, гулял, водил на разные кружки и в поликлинику — делал все то, что полагается заботливому дедушке, горячо любящему свою внучку. Правда, живя у себя дома, он почему-то полностью игнорировал своего родного внука, который, кстати, очень походил на деда и лицом, и характером. Когда же у «раскладушки» неожиданно родился сын (которого мне показали только один раз в темной комнате, не включая свет, одетого в глубокий чепчик, закрывающий пол-лица, не пожелав даже взять его на руки, несмотря на то, что он громко плакал в детской кроватке, естественно, купленной моим отцом), папаша просто свихнулся. Я-то ни о чем не догадывалась, пока не обнаружила письмо от отцовского брата, уже после его отъезда. В письме прямо говорилось: «Бросай свою подмосковную шлюху и возвращайся домой. Поедем с тобой на лодке по реке, проведем лето на природе. А осенью найдешь себе и в родном городе молодую потаскушку. Да и сколько можно охранять Наташкину квартиру — пусть другого дурака найдет!»
Когда я прочитала это письмо, завалившееся за диван и обнаруженное мной в ходе генеральной уборке после долгожданного отбытия отца, я лишилась дара речи: оказывается, он всем говорил, что караулит квартиру непутевой дочери! Последние четыре месяца папаша вел себя просто по-хулигански: едва я входила вечером в квартиру, как он начинал материться, обзывая меня последними словами. Я старалась приезжать попозже, или уходить к Ире. Когда же ко мне приходила какая-нибудь подруга, он откровенно ее выживал: нам хотелось поболтать, мы шли на кухню. закрывали дверь — он тут же появлялся на кухне, но не чтобы перекусить, а нагло садился за стол, подпирал щеку рукой и начинал внимательно слушать разговор. Мы перебирались в комнату — он следовал за нами - короче, просто издевался надо мной.
Я не высыпалась на неделе, потому что приходилось рано вставать и поздно ложиться, но и в выходные он не давал мне отдохнуть: сразу же после завтрака заваливался в комнате на диван и спал, а я в собственном доме ложилась на кухне на голую раскладушку, потому что все спальные принадлежности убирались днем в диванный ящик. Как-то в понедельник, после очередной травли, я приехала на работу и разрыдалась от усталости и бессилия: я ощущала себя, наверное, так же, как заяц из сказки, которого наглая лиса выжила из лубяной избушки. Девчонки посоветовали: обратись за помощью в милицию, тем более, что он от нее скрывается, но я сказала, что мне стыдно, ведь люди не знают, что он из себя представляет, а формально он мой отец. Тогда Валя подала идею просто припугнуть его милицией, я так и сделала. Он изощрялся в оскорблениях и угрожал, что отберет у меня квартиру, поскольку он участник войны, а я никто. Но через два дня на конечной остановке автобуса рядом с моим домом меня ждала Ирина дочка с долгожданным известием. Ребенок бросился ко мне, едва я ступила на тротуар, с радостным воплем: «Тетя Наташа, Ваш дед уехал! Я специально Вас жду, чтобы обрадовать!» Милая моя девочка! Десятилетний ребенок видел насквозь этого прожженного и лживого афериста! Как же я была рада! Однако дома меня подстерегали сюрпризы: сломанный цветной телевизор, купленный отцом сразу по приезде (это был обещанный нам с Сережей свадебный подарок, приобретенный только через восемь лет, когда моего мужа уже не было в живых, зато папаша оставался полным хозяином в моей квартире, пока я обитала в Киеве — вот и купил себе, чтобы не скучать вечерами, когда молодая любовница ублажала своего наивного мужа), а на столе препакостнейшее письмо с кучей оскорблений — это, видимо, в благодарность за приют и заботу в течение двух лет. Но главные сюрпризы были впереди.
У нас с отцом была договоренность: поскольку его пенсия и моя зарплата были абсолютно одинаковыми, но мне приходилось тратить приличную сумму на дорогу, то он из своей пенсии должен был оплачивать квартплату. Когда я собралась заплатить за июнь, то с ужасом обнаружила, что имею полугодовую задолженность! Как только я вернулась из Киева — он перестал платить за квартиру. Еще один месяц — и меня выселили бы в соответствии с законом. Только тогда я поняла, почему он угрожал, что вышвырнет меня из моего дома. Но и это было еще не все. Как-то в августе я взяла отгул на работе и уже собиралась отправиться в Историческую библиотеку, чтобы выполнить поручение Зайчули, как раздался звонок в дверь: ко мне с проверкой пришла паспортистка из ЖЭКа. Она объяснила, что на меня поступило заявление от моего отца, что я не проживаю на своей жилплощади. Я засмеялась: «По-вашему, я мираж? А где же я тогда проживаю: под одним из московских мостов?» Она продолжала: «Я пару раз к Вам заходила, а Вас дома не было.» «Правильно, я была на работе. Вам что: справку, может, принести?» Она настаивала: «Ваш отец сказал, что у него есть свидетель». Я ответила: «Да ну: и у меня есть, только не один, а много. Чего же Вы не интересуетесь, почему он столько времени у меня проживал, не оплачивая коммунальные услуги?» Крыть ей было нечем, и она удалилась. А мне пришлось экономить изо всех сил, чтобы погасить задолженность по квартплате. Сто раз я вспомнила предостережение матери: не жалеть отца и не привечать в своем доме — иначе у меня будут неприятности. Так оно и вышло.
С мужем решить проблему оказалось проще. Я сходила в местный ЗАГС и узнала, как можно развестись с иногородним супругом: получила анкету, заполнила свою половину, переслала в Киев, там он заполнил свою, заверив у себя в ЗАГСе, и отправил мне. Я принесла готовый бланк в свою контору, и нам назначили дату развода. Илья приехал, мы встретились около горсовета, зашли в кабинет. Заведующая отделом попросила нас немного подождать, потому что начальству срочно потребовалась какая-то сводка. Мы не торопились, сидели и мирно беседовали. Я расспрашивала о наших общих знакомых, об институтских новостях. Он поинтересовался, куда я устроилась работать, довольна ли, что-то еще - уже не помню, потому что этот человек, от прикосновения которого я трепетала, как былинка на ветру, не вызывал теперь у меня абсолютно никаких эмоций — колдовство рассеялось, словно дым.
Чиновница с улыбкой посмотрела на нас и сказала: «Зачем вы разводитесь? Вы такая красивая пара: интеллигентные, умные, симпатичные люди — вы так подходите друг другу! Вы даже не представляете, как здесь скандалят бывшие супруги, даже дерутся!» Я улыбнулась: «Мы тоже скандалили и дрались, поэтому и разводимся. А так мирно разговариваем потому, что уже больше года живем врозь». И мы благополучно развелись! Однако, Илья не был бы самим собой, если бы не попытался и на этот раз пустить пыль в глаза: он сначала пригласил меня отметить развод в ресторан «Арагви» в самом центре Москвы, а потом, пока мы искали ему смеситель для ванной (очень просил помочь, хотя я ему объяснила, что меня ждет поклонник в библиотеке), вдруг неожиданно объявил, что приобрел нам двоим путевки в Пицунду, чтобы отдохнуть там в бархатный сезон. Врал, наверное, как всегда, а, может, и вправду, решил отдохнуть на сэкономленные за мой счет деньги, ведь целый год копил свою очень не хилую по тем временам зарплату. Ну, да Бог с ним! Конечно же, никуда я с ним не поехала и не пошла, а купила ему на память о себе красивый галстук и простилась на пороге ресторана, вызвав его искреннее удивление. В библиотеку я, естественно, опоздала, поэтому отправилась домой. На следующий день пришлось извиняться перед Зайчулей, что он меня напрасно ждал весь день, но он не был расстроен, потому что уже не рассчитывал увидеть меня больше никогда: «Я боялся, что Вы, Наташа, помиритесь с мужем и уедете опять в Киев!» Я ответила самоуверенно: «Да Боже, упаси! Наверное, еще не родился тот мужчина, за которого я соберусь выходить замуж!» Зайчуля потупился и сказал: «Но ведь я уже здесь!» И тут я его, наверное, обидела: « А Вы-то тут при чем?». Не прошло и двух месяцев, как моя жизнь круто изменилась.
История моих ошибок. Глава 48
Жанна Тигрицкая
Круг замкнулся.
Наконец-то я могла зажить спокойно, скинув с шеи всех нахлебников, не выслушивая оскорблений и не пытаясь уклониться от занесенного для удара кулака над моим лицом. Но не тут-то было! Видимо, такая безоблачная жизнь не устраивала моих заклятых друзей. За несколько лет общения со мной они изучили мой бесхитростный характер и прекрасно знали слабости, на которых можно было легко играть. Я уже упоминала о своих главных недостатках: первый — это патологическая жалостливость, а второй — гипертрофированное чувство ответственности. Вот ими и решили воспользоваться мои старые знакомые — та самая дама-патентовед, которую не взяли к нам на работу, и ее простачок-супруг. Как только от меня съехал папаша, они возобновили свои регулярные визиты в мой дом — уж очень им нравились мои пироги. Как-то раз Винни-Пух — так мы называли за глаза незадачливого супруга — объявил мне, что хочет устроить мою личную жизнь: познакомить с недавно появившимся у них в лаборатории новым сотрудником. Я уже была сыта по горло своей личной жизнью — не чаяла, когда же, наконец, мой бывший муж даст мне развод, поэтому наотрез отказалась от столь блестящей перспективы. Благодетель тяжело вздохнул: «Зря ты так, Наталья. Такой хороший парень, но из очень сволочной семьи: родственнички его так затюкали — жалко его! А ты баба сильная и добрая — ты сделаешь из него человека!» Я съехидничала: «Ну, спасибо тебе большое за высокую оценку моих достоинств, только, все равно, ни с кем знакомиться не собираюсь, да и к тому же я пока вроде как замужем. И перевоспитывать мне никого не хочется, а что касается сволочной семейки — так мне только этого еще не хватало! Мало я что ли пережила за последние пять лет!» На этом вопрос был закрыт — для меня.
Осень в том году стояла теплая, и по выходным дням мы часто бродили по лесу с Людмилой, моей старинной подругой, врачом, которая так помогла мне в тяжелые дни до и после похорон Сережи. Она искренне обрадовалась моему возвращению домой, потому что и сама, наконец, послала куда подальше своего старого, жадного и ревнивого мужа и зажила спокойно. Они разменяли квартиру, так что у подруги теперь была своя однушка, которую она отремонтировала и превратила в уютное гнездышко. Дочка ее закончила школу, уехала в Питер, поступила там в институт, так что Людмила осталась одна, если не считать ее поклонника, но у него была своя жилплощадь в Москве, поэтому он появлялся только, получив ее разрешение. Мы повсюду ходили вдвоем, и, как две птицы, вырвавшиеся из клетки и расправившие крылья для свободного полета, наслаждались жизнью, шутили, смеялись и сплетничали.
В начале октября мне неожиданно позвонила жена Винни-Пуха и пригласила в гости на празднование юбилея мужа. Я сразу же отказалась, выдумав какой-то предлог, но она очень настаивала — это показалось мне подозрительным, ведь меня никогда раньше не звали на праздники в этот дом, хотя в моем появлялись почти каждую неделю. Я сообразила, что меня пытаются свести с новым сотрудником, и сразу же решила, что ни за что не пойду. Почему-то Людмила взялась меня уговаривать, но я сказала решительное «нет». Юбилей отмечали в субботу, В этот день я встала поздно, убрала квартиру, полежала в ванне и начала готовить обед, когда вдруг ко мне заглянула Людмила. Увидев меня в халате, с мокрыми волосами, она закричала: «Ты почему до сих пор не одета — тебе же через полчаса идти в гости!» Я ответила, что у меня отвратительное настроение, и я никуда не собираюсь. Не знаю, почему моя приятельница вдруг проявила такую прыть, но она схватила фен, стала меня сушить, потом усадила красить ногти, затем повытаскивала из шкафа весь мой нехитрый гардероб, выбрала костюм, который я сшила специально для развода с Ильей, заставила меня одеться и, можно сказать, пинками погнала на автобусную остановку. Я про себя решила, что проеду до другого микрорайона, там выйду и вернусь домой пешком через лес, заодно и проветрюсь. Но не тут-то было: Людмила села со мной в автобус и сказала: «Провожу тебя до двери их подъезда, посижу там на лавочке, а то я тебя знаю: смоешься, как только я уйду». Наверное, в ее лице в тот злополучный день действовала сама судьба, потому что никогда прежде, да и позднее, Людмила так жестко не диктовала мне, что делать, не навязывала свою волю — это вообще ей было не свойственно. И я, как робот, подчинилась, хотя моя душа никогда в жизни так не сопротивлялась, может, только, когда я выходила замуж за Аспиранта.
Все уже были в сборе, компания оказалась довольно многочисленной — не менее двадцати человек. Я знала почти всех — за исключением двоих. Оказалось, что один был зятем приятельницы хозяйки, прибывшим в командировку на пару недель, а второй незнакомец был тем самым дитятей сволочной семейки. Я не разглядела ни того, ни другого, потому что они оба были мне абсолютно не интересны. Компания состояла из семейных пар, кроме меня, двух упомянутых незнакомцев и одного знакомого, чья сильно беременная жена осталась дома с маленьким ребенком. Поскольку я опоздала, то стол был уже накрыт, так что помогать хозяйке не пришлось, поэтому я вышла на балкон покурить. Все любители табака уже были там, мы разговаривали, обменивались институтскими новостями, все было чинно-мирно, и тут появился мой «жених» - именно так его назвали, когда нас знакомили, меня прямо передернуло от этого, а он и ухом не повел.
Ребята были немного навеселе — наверное, успели неоднократно приложиться к многочисленным бутылкам, «жених» тоже был хорош, еле смог пролепетать: «Дайте и мне закурить!» Кто-то протянул ему сигарету, а другой у него ее тут же отнял: «Ты же не куришь — так нечего добро переводить!» «Жених» было потянулся за отнятой сигаретой, но, не удержав равновесие, отклонился и задел соседа, тот оттолкнул его от себя, не рассчитав силу, поэтому «жених» плюхнулся на грудь стоящему напротив. Этот его тоже оттолкнул, они пасовали несчастного изгоя (а он был именно таким, и пригласили-то его, видимо, в качестве шута, чтобы было, над кем поглумиться), как мяч, швыряя его из стороны в сторону, а он безвольно подчинялся, не ропща, а на лице у него играла какая-то идиотская улыбка.
Я сначала рассердилась на ребят: как можно было так гнусно и грубо обращаться с человеком, тем более, приглашенным в гости: «Что вы делаете? Оставьте его в покое! Как вам не стыдно!» Потом разозлилась на него самого: как может человек до такой степени не уважать себя, чтобы позволить превратиться в такое посмешище! Это же не мужчина, а просто полное ничтожество! Потом до меня дошло:он только недавно приехал в наш городок и устроился на работу в институт, у него не было здесь ни друзей, ни знакомых, и он был благодарен и счастлив от того, что его пригласили в компанию, поэтому был готов вытерпеть все, что им было угодно. Разве не так же Сережа не смог отказаться от рюмки дешевого коньяка, налитого ему щедрой рукой одного из старших товарищей, дружба с которыми так льстила его юношескому самолюбию и, в итоге, стоила ему жизни. Мне стало жалко этого несчастного парня, до которого никому здесь не было никакого дела, да и дома ему, наверное, приходилось несладко.
Тут нас позвали за стол, естественно, я оказалась рядом с «женихом». Он пытался о чем-то рассказывать, ребята напоминали ему, чтобы он не забывал мне подливать вино и подкладывать закуски на тарелку. Он был неловок и неуклюж, как медведь, все у него валилось из рук — настоящий недотепа. А в это время меня забрасывал своими вопросами другой сосед, чье место располагалось в другом конце стола, рядом с сестрой его жены, но он, видно, решил выпорхнуть из-под слишком плотно опекавшего его крылышка, поэтому втиснул свой стул рядом с моим. Вот он-то умел ухаживать — был галантен и остроумен — и абсолютно безразличен мне, как и все остальные присутствующие. Однако его поведение, должно быть, обеспокоило ревнивую свояченицу, и она начала мне хамить, сначала потихоньку, отпуская колкие замечания в мой адрес, а потом вдруг заявила во весь голос: «Ну-ка, Наталья, расскажи нам, сколько у тебя было мужиков!» Мне надо было сразу же встать и уйти, а не утираться от плевка, но я пожалела юбиляра — не хотелось устраивать скандал и портить человеку праздник, поэтому я ответила: «По-моему, тебе, как одной из моих близких подруг, прекрасно известно, что я трижды была замужем, а, если бы первый муж не погиб, то всю жизнь прожила бы с одним. Теперь вот пытаюсь найти такого же, да не выходит — мало, видать, на свете настоящих мужиков!» Последние слова услышала вернувшаяся с кухни хозяйка и, узнав, в чем дело, прикрикнула на свою ехидную товарку, так что меня оставили в покое.
В соседней комнате включили музыку и стали танцевать. Меня, чуть ли не в драку, наперебой приглашали парни, чьи жены остались дома и, конечно, «женишок». Я специально все время выбирала командированного родственника, улыбалась ему и весело болтала, чтобы подразнить его свояченицу — та прямо позеленела от злости. Наконец девицы подослали Винни-Пуха, и он увел моего кавалера, а меня тут же подхватил Леша-медведь. Танцевать он тоже не умел, да еще смущался, наступая мне на ноги, зато попытался похвастать тем, что у них дома стоит цветной телевизор. Я ответила, что у меня тоже именно стоит, потому что сломался и не работает. «Жених» тут же предложил свою помощь — он умел ремонтировать телевизоры, но я моментально отказалась: еще только этого чудика мне в доме не хватало!
Тут меня пригласил на танец муж оставшейся дома беременной жены и попытался говорить какие-то сальности. Это было последней каплей — мое терпение лопнуло, я отправилась в прихожую переобуться, натянуть свой плащ и уйти по-английски, не прощаясь. Однако мне не удалось ретироваться незамеченной — хозяйка вцепилась в меня и, позвав «жениха», велела ему меня проводить, несмотря на мои громкие протесты. Вырвавшись из квартиры, я понеслась на остановку, надеясь, что навязанный мне кавалер не выдержит предложенного темпа и отстанет, так оно и вышло, но, к сожалению, местонахождение остановки не было для него тайной, поэтому вскоре мне выпало счастье вновь лицезреть это существо. На улице его развезло, куртка была распахнута, ноги косолапили, язык заплетался — зрелище не для слабонервных. Я прямо кипела от злости на свою приятельницу, из-за которой мне теперь предстояло каким-то образом отделываться от пьяного провожатого, и я решила не церемониться. Подошел абсолютно пустой автобус, я вскочила в него через переднюю дверь, а «женишок» уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, чтобы последовать за мной. И тут я вытолкнула его из салона, а двери закрылись, и автобус тронулся. Правда, водитель затормозил и спросил меня через приоткрытое окошко: «Наверное, надо подождать парня?» Я ответила отрицательно, и мы набрали скорость. Теперь можно было облегченно вздохнуть: больше я этого урода не увижу никогда!
В понедельник позвонила жена Винни-Пуха и сообщила, что Леша-жених пристает к ее мужу, выпрашивая мой адрес и рабочий телефон и рвется отремонтировать мой сломанный телевизор. Я категорически запретила давать ему и то, и другое, объяснив, что он произвел на меня такое ужасное впечатление, что я не желаю его больше видеть никогда и ни при каких обстоятельствах, тем более у себя в доме, и в помощи его я совершенно не нуждаюсь. Через пару дней, вернувшись с работы, я обнаружила, что из замочной скважины входной двери торчит василек. Такой подарок меня нисколько не обрадовал, ведь волокна стебелька могли испортить замок — как бы я попала домой в таком случае? Я решила, что так глупо развлеклись подростки, друзья соседского сына-старшеклассника, зачастую бренчавшие на гитарах в нашем подъезде.
Наступила следующая суббота. Я, как всегда, с утра прибралась, помылась и густо намазала волосы хной — после гибели мужа я быстро поседела, а ведь мне не было даже тридцати лет, поэтому я, естественно, красилась раз в месяц. Надев на голову полиэтиленовый пакет и старую вязаную шапку, я собралась готовить еду, но неожиданно отключили горячую воду. В холодной воде возиться не хотелось, да и перекусить было чем, поэтому пришлось завалиться на диван с книжкой. Однако почитать мне не удалось: пришла Ира. Она уже почти четыре месяца жила в своей квартире в новом доме. При переезде я помогала ей отмыть старую, съемную, квартиру, чтобы не рассердить хозяйку, потом циклевать паркетный пол в их новом жилище, затем таскать коробки с их пожитками на пятый этаж по лестнице — ведь лифты в заселяющихся домах почему-то никогда не работают. Через пару недель после переезда я помогла приготовить угощение для приглашенных в ее новый дом гостей, искренне радуясь за подругу и желая ей помочь, чем только могла.
Новоселье прошло весело, но оставило неприятный осадок: Ира вдруг начала ревновать меня к своему мужу, который был абсолютно не в моем вкусе. Особенно ее задело то, что я не просидела ни одного танца — мужчины приглашали наперебой, спрашивали у ее мужа мой телефон, он тоже пригласил меня на танец и сказал с удивлением и даже некоторым восхищением: «Наталья, ну, ты даешь: знаю тебя не первый год, привык считать тебя «своим парнем», а ты, оказывается, такая зажигательная женщина: все мужики, когда курили на лестнице, только о тебе и говорили! Спрашивают твои координаты. Кому дать - выбирай!» «Никому»- отрезала я - « мне никто не нужен». Видно, подруга приглядывала за своим муженьком, и всполошилась. А, может, просто, получив свое жилье, перестала во мне нуждаться: наверное, меня держали про запас, на тот случай, если неожиданно выгонят со съемной квартиры — тогда я бы обязательно приютила ее семью. Теперь опасность миновала, и я стала не нужна, но резко рвать отношения было неудобно, поэтому Ира время от времени еще захаживала ко мне, а вот к себе больше не приглашала. И на этот раз она забежала по пути в магазин, а я ей рассказала о неприятном знакомстве и своей обиде на Винни-Пуха и его жену. Минут через тридцать она ушла.
Горячую воду так и не дали, а смывать с головы краску предстояло лишь через час, поэтому я опять улеглась с книгой. Но, видно, не судьба мне была почитать в тот день: опять раздался звонок. Я открыла дверь, и чуть не упала: на пороге стояла теплая компания — Винни-Пух, его жена-зануда и сосватанный ими Алексей. Мало того, что они явились не званые, без всякого предупреждения, так еще притащили с собой этого типа, который вызывал у меня только отрицательные эмоции! Теперь он знает, где я живу и, конечно, станет донимать меня своими визитами! Ну, разве это не подлость — так подставить одинокую женщину! Я прекрасно поняла, что зануда мне отомстила за то, что ее не взяли в наш институт работать патентоведом, а меня пригласили. И действительно, неужели трудно было позвонить и предупредить о том, что намереваются заглянуть ко мне.
А тут она еще обратила внимание на мою шапку и торчащий из-под нее пакет: «Чего это ты в таком неприглядном виде — не могла приготовиться к нашему приходу?» Оказалось, что она-таки позвонила, но почему-то не мне, а «раскладушке» и попросила зайти и предупредить меня о намеченном визите. Позднее выяснилось, что та, действительно, отправилась выполнять поручение минут за пятнадцать до назначенного срока, но по дороге встретила Иру, которая, узнав, куда она идет и зачем, подхватила ее под руку и потащила с собой в магазин, а та не больно-то и сопротивлялась. Представляю, как, должно быть, злорадствовали мои «верные подруги», зная, в каком виде я сейчас предстану перед непрошеными гостями, тем более, при отсутствии горячей воды! На обратном пути из магазина они остановились у моего дома и увидели в окне силуэт Алексея. Так что подниматься в квартиру, чтобы предупредить о прибытии гостей было уже абсолютно бессмысленно.
Вот так меня «кинули» сразу три приятельницы, которым я никогда ничего плохого не сделала. Правда, эта история меня тогда ничему не научила, и я продолжала доверять тем людям, которые этого доверия совершенно не заслуживали. Только когда мне исполнилось пятьдесят лет, я наконец пришла к правильному выводу: женская дружба не существует в природе — это миф. Женщины не выносят более удачливых соперниц и пойдут на любую подлость, чтобы навредить везучей подруге. И чем благороднее и честнее соперница, тем больше ее ненавидят и завидуют обладатели низких душ, не способные ни на возвышенные чувства, ни на самоотверженные поступки. Будучи глубоко порочными по своей сути, они не понимают душевной чистоты и щедрости, считая это умелым притворством.
С того вечера Алексей, действительно, начал наведываться в мой дом: в первый раз пришел в Ноябрьский праздник и принес крохотный букетик васильков (вот кто чуть не сломал мой замок!) и бутылку вина. Мне это не понравилось, и я попросила его больше никогда этого не делать. Мы сидели и разговаривали, сначала он меня раздражал, потом я стала поражаться его дремучей невоспитанности, не в смысле манер, а тому, что родители абсолютно не развивали своих детей, у них в доме даже книг не было. У меня появилось такое ощущение, что передо мной сидит маленький ребенок в образе тридцатилетнего мужика, с абсолютно дикими представлениями о жизни. Я и сама-то сильно отличалась своей наивностью и доверчивостью от большинства окружающих, но этот экземпляр был еще хлеще — прямо экспонат для кунсткамеры. Меня тронуло то, что он не тащил меня в постель, а только через месяц после знакомства попросил разрешения поцеловать. Это был такой невинный поцелуй, что у меня аж защемило сердце: контраст между неискушенностью и чистотой Алеши и многоопытностью и извращенностью Ильи был просто шокирующим. Мое ожесточившееся сердце начало потихоньку оттаивать под журчанием этого непорочного и незамутненного никакой грязью ручейка. Мне подумалось: а ведь правда - из него можно сделать настоящего мужчину, он, как не паханная целина, ждет того, кто впряжется и поднимет застоявшуюся почву, облагородит ее, удобрит, обильно напоит влагой и засеет здоровыми и нужными семенами. Конечно, работа предстояла титаническая, но ведь и урожай, похоже, можно было бы ожидать неплохой.
Я бы еще размышляла, стоит или не стоит поддерживать отношения с таким странным человеком, если бы в очередной раз он не появился в компании своей сестры. Вообще-то мне это не понравилось, потому что я считала, что ему следовало спросить меня, хочу ли я ее видеть в своем доме. Однако, будучи человеком воспитанным, я проявила максимальное гостеприимство, угощала и развлекала ее. Она была на десять лет моложе брата, такая же дремучая и невоспитанная, но капризная и избалованная, что вполне естественно при такой разнице в возрасте. Из нее прямо выпирала какая-то недоразвитость и примитивность: вроде молодая девушка, а одета и ведет себя, как деревенская бабка, даже говорит тягуче, нараспев, да еще очень низким голосом, почти мужским: «А-а я-я не-е зна-а-ю-ю, хо-о-чу-у я-я ил-и-и не-е хо-о-чу-у!» Ужас какой-то! В следующий раз они опять появились вместе и стали звать меня к себе домой, чтобы познакомиться с родителями. Я упиралась, сколько могла: мне и детки-то не больно нравились — чего было к родителям тащиться, но уж очень сильно насели — опять я уступила.
Много чего мне довелось увидеть в жизни, но ни дома такого грязного, ни людей таких убогих встречать не приходилось. Мать производила впечатление какой-то сектантки, только что вернувшейся из многолетнего пребывания где-то в глухой тайге и совершенно отрешенной от окружающей действительности. А отец, отставной военный, заслуживал пера Гоголя или Диккенса. Это был, как мне показалось на первый взгляд, какой-то злобный карлик, забившийся в угол продавленного потертого дивана, на котором, по-видимому, и был зачат их старший сын. Его коротко стриженная головенка, со следами былой красоты, едва возвышалась над столешницей придвинутого к дивану тяжеленного стола, застеленного покоробившейся от времени клеенкой. Его поза казалась очень странной: он ухитрялся одновременно скрючиться и развалиться на этой мебельной реликвии. Из рук он не выпускал мундштук со вставленной в него сигаретой без фильтра, который ежеминутно подносил к губам, втягивал в себя вонючий дым и на выдохе произносил какую-нибудь длинную ехидную и пакостную тираду. Затем следовала очередная затяжка — и соответствующее мерзкое высказывание. Казалось, что лексикон этого человека состоит только из грубых, жестоких и злобных слов и выражений, которые и произносились-то с какой-то злорадной и презрительной интонацией. Он оплевывал всё и вся вокруг. Вот так он высказывался по поводу того, что показывали в тот вечер по телевизору: самого уважаемого политического обозревателя того времени, доктора наук, профессора, внешне похожего на Госсекретаря США, он назвал бездарем и идиотом, ничего не понимающем в политике, а самую популярную советскую певицу, лауреата международной премии - безголосой шлюхой. Он и со мной начал так же разговаривать, заявил, что я дура, если считаю свою родину Южным Уралом, хотя так было написано в наших школьных учебниках.
Сказать, что я была в шоке от этой семейки — значит, не сказать ничего. Мне бы подхватить свои вещички — да бежать побыстрее из этого гадючника, ан нет: совесть начала мучить: надо выручать парня, пока они его не превратили в полного урода, подобного себе. Не зря Винни-Пух назвал эту семейку сволочной! Я представила, какой могла бы стать моя жизнь, не появись в ней Сережа, который просто спас меня, вырвав из кипящей серной лавы семейного вулкана, а здесь случай был еще более запущенный. Я посчитала, что настало мое время платить по долгам и сделать для Алексея то, что когда-то сделал для меня Сережа. Не учла я только одного обстоятельства: мне было нестерпимо душно в тяжелой, наполненной злобой и ненавистью атмосфере родительского дома, и я неминуемо погибла бы, если бы не покинула его во-время. А Леша был намного старше той юной романтичной девочки, которой посчастливилось встретить свою любовь, он уже привык к едкому запаху серы, наполнявшему эту адскую обитель, он не знал другой жизни, ведь ни с кем не дружил и не читал книг — он вырос эмоционально глухим, эстетически неразвитым, ограниченным, серым, забитым, трусливым человеком, не способным принимать самостоятельные решения и брать ответственность на себя. А переделать тридцатилетнего мужчину практически невозможно. Я просчиталась, пытаясь научить летать рожденного ползать — и дорого заплатила за это.
История моих ошибок. Глава 49
Жанна Тигрицкая
Педагогическая поэма.
Говорят, что история всегда повторяется, только сначала она представляет собой трагедию, а затем превращается в фарс. Жизнь отдельного человека — это тоже своя небольшая история, и законы мироздания распространяются и на нее. Вот и со мной так получилось: когда-то я посчитала оскорбительным для себя предложение Кирилла пожить вместе, чтобы притереться друг к другу, а теперь я сама ни за что не хотела бежать в ЗАГС и предложила Алеше пожить вместе, чтобы посмотреть, сможет ли из этого получиться что-то путное. Однако, совершенно неожиданно, взбунтовался злобный карлик — потенциальный свекор, который во время моего визита заявил, что их семье вообще никто посторонний не нужен, поскольку у них есть и сын, и дочь. Меня несколько озадачили его слова, но их истинный смысл открылся мне спустя два года, а тогда я о них быстро забыла. Теперь этот монстр требовал, чтобы мы немедленно зарегистрировались, а уж потом стали жить вместе.
Эти условия для меня были абсолютно неприемлемы, и я предоставила Алеше право выбора: остаться со мной в моем доме, или вернуться к родителям и продолжать подчиняться отцу всегда и во всем. Но, видимо, дитятя сволочной семейки уже успел наглотаться пьянящего воздуха свободы и неожиданно выбрал меня. Естественно, мне этого не простили, особенно того, что теперь свою копеечную зарплату он отдавал не отцу, а мне. У них в семье денег не имел никто, кроме алчного папаши: в день зарплаты он отбирал у покорных отпрысков всю получку, до копейки, и тут же спешил в сберкассу, чтобы пополнить свой личный счет, поэтому у Алеши денег не было никогда, как и магнитофона, фотоаппарата, транзисторного приемника и даже обыкновенных лыж — минимального набора молодого человека того времени. Мать никогда не работала, да и домом занималась, спустя рукава, поэтому ходила перед мужем на цырлах, поддакивая и подчиняясь беспрекословно. В их трехкомнатной казарме царила махровая армейская дедовщина, а старший по званию - подполковник — был настоящим изощренным садистом.
Выйдя в отставку и получив хорошую квартиру в нашем городке без всякой очереди, он опять остался недоволен и конфликтовал со всеми окружающими: соседями, в гаражном кооперативе, на работах. Правда, потрудиться ему выпало только в двух местах: в маленьком населенном пункте дурная слава моментально распространяется повсюду, так что, потеряв вторую работу, он безуспешно пытался устроиться в следующую организацию — но народная молва уже выписала ему волчий билет, и его никуда не брали. Во время нашего знакомства с Алексеем он работал инженером (закончив в пятьдесят с гаком лет заочный институт, очень кичился своим высшим образованием, а меня называл «неучем», потому что мой университетский диплом для него документом не являлся — ведь я не была инженером) в филиале моего бывшего института, где я работала, когда Сережа привез меня в Москву. После возвращения из Киева я устроилась поближе к дому, но связи с прежними друзьями и знакомыми не теряла, поэтому все, включая Кирилла, были в курсе того, что мой бойфренд, как это называется теперь, жил у меня, сбежав от своего папаши-тирана.
И вот однажды мне на работу звонит Люба, которая к тому времени уже перебралась из библиотеки в патентный отдел, и срывающимся голосом сообщает о том, что у них в подразделении произошло ЧП (чрезвычайное происшествие): к ним заезжал мой горе-свекор и устроил им жуткий скандал, доведя одну сотрудницу до слез, вторую до истерики, начальница же, напившись всевозможных лекарств, вызвала «скорую помощь», потому что у нее давление зашкаливало, а сердце останавливалось. Я поинтересовалась, из-за чего случился весь сыр-бор, но тут трубку у Любы выхватила сама заведующая отделом и, захлебываясь словами, сбивчиво и надрывно рассказала мне, что произошло.
Оказывается, Алешин папаша придумал вставить в какой-то станочек дополнительную фитюльку, чтобы удобнее было держать деталь, но при его-то мании величия он решил, что является автором важнейшего изобретения, которое перевернет всю мировую науку, поэтому ему срочно понадобилось его запатентовать.Возможно, именно я оказалась невольной причиной его желания: когда я впервые пришла в их дом, мать представила отца таким образом: «Наш папа — заслуженный изобретатель!» Я сразу же прониклась уважением к такому талантливому человеку, ведь, поработав в патентно-лицензионном отделе, представляла себе, как много надо сделать, чтобы заслужить такое почетное звание. Однако, поинтересовавшись количеством полученных авторских свидетельств, я вызвала откровенное раздражение со стороны «героя»: оказалось, что ни одного! Вот он, видимо и решил восполнить пробел. Сотрудницы отдела, проработавшие в институте по 20-30 лет и имевшие дело со светилами мирового уровня, в том числе и с Нобелевскими лауреатами, попытались объяснить скудоумному зазнайке, что его винтик тянет только на рационализаторское предложение, за что ему полагается премия в двадцать рублей. Но не на того напали: он начал их уличать в некомпетентности, необразованности и даже вредительстве, пообещав, что будет жаловаться «куда надо», видимо, припомнив сталинские времена. Он орал, брызгал слюной, грозил неприятностями и размахивал кулаками прямо перед носом у испуганных женщин, которым никогда прежде не приходилось сталкиваться с таким хулиганством и агрессией. Закончила свой рассказ Любина начальница такими словами: «Наталья, бери ноги в руки - и беги от этих людей — с ними жить просто невозможно. Это какая-то патология!» Наивная, я самоуверенно ответила: «А мы и не собираемся с ними жить, у меня же своя квартира!»
Так вот, романтические барышни, имейте в виду: даже если вам никогда больше не придется встречаться с родственниками мужа, которые произвели на вас удручающее впечатление при знакомстве, помните, что именно эти люди воспитывали вашу вторую половину, и, значит, рано или поздно, из него фонтаном полезут их недостатки и привитые ими жизненные ценности, абсолютно неприемлемые для вас, и жизнь ваша обернется кошмаром, который очень быстро уничтожит даже самую пылкую любовь. Еще страшнее, когда эти чудовища, будто сошедшие с гравюр Гойи, вдруг начнут проступать в ваших детях, которые невольно оказались носителями пагубных генов из-за неосмотрительности или легкомыслия своей матери. Обязательно смотрите на родственников потенциального мужа, чтобы представить, что вас может ожидать в недалеком будущем.
Конечно, бывают, хотя и достаточно редко, случаи, подобные моему — я являюсь абсолютным антиподом моей матери, да и от отца унаследовала не слишком много, но это только потому, что я выросла в доме романтичной Бабы Раи, и с раннего детства глубоко впитала веру в Бога благодаря моей крестной, Бабе Фане, а затем настоящая литература воспитывала меня на примерах благородства, честности, порядочности, щедрости, самоотверженности, сочувствия и стремления помочь слабым и несчастным. Поэтому мне было так тяжко в отчем доме — я была сразу и белой вороной, и козлом отпущения. Благодаря Сереже я освободилась из этой темницы, много пришлось пережить из-за своей доверчивости, которая в наши дни называется инфантильностью, но, все равно, и с первым мужем, и с нынешним я жила без скандалов и ругани, без оскорблений и взаимных упреков, хотя были и обиды, и слезы, и разочарования, но никогда не было вулкана злобы, клокотавшего день и ночь в семье моих родителей. Когда кто-то из знакомых попадает в наш дом, мне часто доводится слышать одни и те же слова: «Как у вас хорошо: уютно, красиво и спокойно!» И это, действительно, так. Но только одна я знаю, какой ценой мне это далось!
Итак Алексей поселился у меня. Пришел в поношенной куртке, похожей на выцветшую тряпку, в страшненьких брючонках, в грубом свитере, скундёпанном его мамашей из грязно-белой шерсти,предназначенной для вязания носков, с парой ужасных рубашек, годных лишь для украшения пугала в огороде, да в черных сатиновых трусах до колена, видимо, чтобы соблюсти нравственность. Только на заднице они уже так протерлись, что превратились в сеточку, даже не намекающую, а прямо-таки вопиющую на весь белый свет о тех сексуальных местах, которые им полагалось скрывать. И начали мы жить вместе, только его пуританизм стал меня понемногу беспокоить: скромность скромностью, но, когда тебе уже за тридцать — пора невинность-то потерять, а тут никаких поползновений! Стала его расспрашивать, в чем дело, да все деликатничала, чтобы не нанести парню психологическую травму. Он упорно твердил, что у него все хорошо, только отец донимает требованием немедленно идти в ЗАГС, вот он и нервничает, а, если распишемся — все наладится. Все-таки предыдущие браки меня чему-то научили: я договорилась о консультации врача-сексопатолога, хотя в то время это было неимоверно трудно. Не то, что сейчас, когда платные поликлиники встречаются чаще, чем автобусные остановки, и со всех каналов, включая центральные, вещают «специалисты», рекламируя различные препараты, превращающие наших пропивших свое здоровье мужичков в неутомимых мачо. Диагноз был неутешительным: атрофирована железа, видимо, уже давно, и потребуется длительное и очень дорогое лечение.
Вот тут-то я начала задумываться: ради чего я взвалила на себя эту ношу? Мне исполнилось тридцать лет, а не было ни полноценного, здорового мужика, ни детей. Опять на моей шее оказался очередной «страдалец», за которым надо было убирать, ухаживать, кормить, одевать, да еще и лечить. В институте у меня появился еще один поклонник, симпатичный, неженатый и умный — перспективный кандидат наук — но уж очень лицемерный, строящий свою карьеру на откровенном лизании начальственных задниц и чересчур активной комсомольской деятельности, прямо набивающей оскомину. Он, как и многие другие институтские знакомые, неоднократно гостил у меня, естественно, был знаком с Алексеем, мы вместе ходили за грибами, разводили костер в лесу — места-то у нас сказочные. Он вдруг начал мне объясняться в любви, даже плакал. протягивая ко мне руки со словами: «Я люблю тебя!» Беда была в том, что я его не любила и не могла полюбить, потому что мы были абсолютно разными.
С Кириллом мы перезванивались, но довольно редко. Вернее, звонила я, потому что свой рабочий телефон мне не хотелось ему давать, чтобы не изводить себя ожиданием. А так, соскучилась — и позвонила сама. На работе у него дела шли хорошо, а вот дома счастья так и не получилось. Никакого ребенка у них не было, так что Марина меня нагло обманула. Я уже порой ругала себя, что из-за мнимой Марининой беременности не рассказала Кириллу перед его свадьбой о том, что ушла от мужа, и не предостерегла его, поведав о невыносимости брака с постылым супругом или супругой. В ответ на его вопрос, почему мы с Алешей не женимся официально и не заводим детей, я ему рассказала о возникших у Леши проблемах со здоровьем. Кирилл, правда никаких советов не давал, а мне хотелось, чтобы он сказал что-будь определенное, я бы с радостью послушалась, но он, как всегда, молчал. Подружки, которые вначале ужасались в один голос, увидев Алексея: «Наташка, ты с ума сошла, что ли: зачем тебе нужен этот хмырь болотный?» и которых мой ответ: «Мне его жалко!» приводил в неописуемую ярость, вдруг начали меня убеждать, что, раз взялась помогать мужику — не имею морального права его бросить. К счастью лечение давало результат: железа начала функционировать нормально. И это меня обнадежило: не зря столько сил и денег потрачено!
На свое тридцатилетие я пригласила друзей с новой работы, и Кирилл вдруг захотел приехать и поздравить меня с юбилеем. Праздновали весело, однако, настроение мне подпортила наша библиотечная шлюшонка, которую я постеснялась не позвать — это выглядело бы вызывающе, ведь мы работали бок о бок, не хотелось неприятностей, а Клара была бабой завистливой и мстительной. Она сразу же начала вешаться на Кирилла, хотя знала, что он женат, да, впрочем, ее никогда не останавливало семейное положение мужчин: она спала со всеми желающими, знакомыми и незнакомыми, и гордо бахвалилась: «Меня хотят все, а тебя даже твой муж не хочет!» Она, видимо, так достала Кирилла, что он собрался уезжать довольно рано и попросил меня проводить его до автобуса.
На остановке Кирилл неожиданно поинтересовался: «А твои гости останутся у тебя ночевать?» Я ответила отрицательно, тогда он продолжил: «А мужик твой когда уйдет?» Я пояснила, что он живет у меня. И тут я услышала то, что должно было вернуть мою жизнь в ее настоящую колею, но уж больно небрежно были брошены эти слова, как использованный автобусный билет, полетевший в придорожную пыль. Кирилл сказал: «Наталья, давай начнем все сначала!» Сердце радостно подпрыгнуло, рванулось в груди, ожидая услышать заветное: «Я тебя люблю и хочу, чтобы ты была со мной!», но продолжения не последовало. Вид у него был понурый и грустный, и я спросила: «Вы женаты уже почти два года, а почему не заводите детей?» Кирилл разозлился: «Меня уже все за....ли этим вопросом! Какие дети могут быть! Я не знаю, буду я жить с ней, или нет: я Марину не выношу! Ты знаешь, я домой прихожу с работы не раньше десяти часов вечера, чтобы только не видеть ее. Давай: бросай своего Лешку, ты же с ним несчастлива!» Как же хорошо я его понимала! Но и быть слабительным, которое принимают по необходимости, чтобы избавить организм от тягостного груза, мне тоже не хотелось, поэтому я ответила: «Нет, Кирилл, я не могу его бросить — кому он такой нужен? Раз взялась ему помогать — не имею права предать его.» Тут и автобус подошел, и Кирилл уехал, очень расстроенный и даже злой. А через девять с половиной месяцев родилась его дочь, только мама не дожила до этого дня — скоропостижно скончалась, так и не успев стать бабушкой.
Отгремела в Москве Олимпиада, вот радости-то было для большинства столичных жителей! Город отмыли и принарядили, как квартиру перед приездом дорогих гостей. Появилось много летних кафешек, а в них всякие невиданные вкусности в маленьких упаковках: соленые орешки, соусы и джемы. А сколько разных безалкогольных напитков мы попробовали в те дни! Советские люди, изголодавшиеся и неизбалованные, считавшие большой удачей покупку магазинных котлет, в которых даже запах мяса отсутствовал — и вдруг колбасные нарезки и импортные крекеры! Я вот думаю, что, если бы коммунисты так не измывались над своим народом, не унижали бы людей отсутствием самого необходимого, даже с точки зрения гигиены, то этот строй еще долго мог бы существовать, ведь все-таки мы жили довольно спокойно: нас и лечили, и учили бесплатно, малыши ходили в садики и ясли за минимальную цену, школьники отдыхали в многочисленных пионерских лагерях, посещали различные кружки и секции, не отдавая за это ни копейки. Квартплата не заставляла людей голодать, а пенсионеры, отстроившие свою страну после разрушительной войны, практически с нуля, были уважаемыми людьми и, благодаря положенным им льготам и нормальной пенсии, жили даже лучше молодежи, у которой еще и зарплата не успела повыситься, но зато подрастали детки, а они и в те годы были удовольствием не дешевым.
Люди жили своими простыми радостями: влюблялись, женились, рожали детей, воспитывали внуков, трудились на приусадебных участках, обеспечивая семью продовольствием, вкалывали на предприятиях, осенью ездили в колхоз на уборку картофеля и прочих овощей, зимой ходили на овощебазы, чтобы перебирать эти же самые овощи, которые от неумелого хранения начинали активно гнить сразу же после закладки их в закрома, так что до весны доживали немногие. Еще народ занимался физкультурой и спортом: почти в каждом дворе играли в футбол и хоккей. Позже появились на столбах и баскетбольные корзины, а столы для пинг-понга вообще стояли повсюду. На пляже молодежь с утра до ночи играла в волейбол, и то и дело зарывался в горячий песок воланчик, отправленный неопытной рукой начинающего бадминтониста высоко в синее небо. Пенсионеры забивали «козла» в домино, шпана перекидывалась в картишки — так отдыхал простой народ.
Интеллигенция выстраивалась в длинные очереди около Пушкинского музея, чтобы посетить привезенные из дальних стран невиданные доселе культурные сокровища, которые, на самом деле, были ничуть не шедевриальнее тех, которые хранились и экспонировались в наших отечественных галереях, но зато при встрече в компании полагалось с томным видом сказать: «А вы были на выставке импрессионистов? Великолепно! Просто потрясающе!» Помню, как одна чрезвычайно манерная дама из торгашеской семьи,не обремененная ни интеллектом, ни воспитанием, ни чрезмерным образованиям, восхищалась работами французов, смакуя их непривычные для нашего русского уха фамилии и, закатывая от восторга глаза, отреагировала на мою робкую ремарку: «А я все-таки больше люблю реалистов: Шишкина, Айвазовского. Левитана, Васильева, Брюллова, Репина и т.д.» Она смерила меня презрительным взглядом и припечатала к позорному столбу: «Ты просто до них не доросла!» Это я-то, с четырех лет учившаяся рисованию, проштудировавшая всю Художественную энциклопедию и готовая поселиться в залах Третьяковки!
Публика ломилась в театры — вот, где кипела настоящая культурная жизнь. Гениальные актеры играли так блистательно, что простуженные зрители стеснялись даже кашлянуть в притихшем зале! Появлялись и мужали новые, современные театры, под руководством передовых режиссеров, ставились новаторские спектакли, со временем превратившиеся в легенду. Например, на ««Юнону» и «Авось»» билетов в кассах купить было просто невозможно, впрочем, этот шедевр, рожденный союзом двух непревзойденных талантов — композитора Алексея Рыбникова и поэта Андрея Вознесенского - наверняка, и через многие десятилетия, будет вызывать у трепетных сердец не меньшее восхищение, чем сейчас.
Текст взят с http://www.litens.narod.ru/
